После физически тяжелых и изматывающих миссий Какаши всегда чувствовал покалывающее в кончиках пальцев напряжение, мешающее ему сразу же отправиться спать. И хотя Хокаге не требовала немедленного отчета, Какаши решил, что сможет в двух-трех словах описать положение дел в скрытой деревне Тумана. Для архива хватит в любом случае, мельчайшие же подробности Цунаде выведает у него лично - можно не сомневаться.
Нацарапав несколько кривобоких иероглифов, Хатаке смерил написанное критическим взглядом. Чуунины в архиве давно привыкли к манере письма немногословного джонина, да и вряд ли кто решится негодовать вслух. Умино Ирука - тот еще может испепелить Хатаке злобным взглядом, остальные не решатся даже вид подать. Канцелярские создания, - ухмылялся Какаши.
Когда светловолосый шиноби пришел в архив, как здесь было принято - через дверь, он наткнулся взглядом не на оживленную суматоху, царившую здесь денно и нощно, а лишь на одного беспокойно выглядевшего чуунина-дежурного.
- Какаши-сан! - немного удивленно выпалил чуунин, словно не ожидал никого увидеть, и моментально смутился, поняв, что внимание Хатаке и без того было сконцентрировано на нем, - Хокаге-сама просила всех боеспособных шиноби срочно приступить к миссии.
Хатаке, покрытый дорожной пылью, не успевший даже принять душ, нетерпеливо кивнул, подтверждая свою боеспособность.
- Но вы же... - мальчишка смутился, кинул быстрый взгляд на забинтованное предплечье джонина.
- Ерунда, - фыркнул Какаши, раздраженно поведя плечом, - кунай вскользь прошел. Цель?
- B-миссия, Какаши-сан. Двадцать третий полигон. Из Суны пришло распоряжение о сбежавших шиноби. Вооружены и крайне опасны, двигались по направлению к Конохе. Там... - чуунин сглотнул, - Ирука-сенсей повел детей на экскурсию. Там ведь только спец-джонины тренируются, и... с ним десяток генинов, и они...
- Я понял.
За долю секунды Какаши намотал листок с отчетом на ручку куная, закрепил завалявшейся в кармане резинкой, метнул почти не глядя, уже оборачиваясь к выходу. Кунай вошел в дерево на треть, равномерно вибрировал; чуунин охнул от неожиданности, выдернул оружие в двадцати сантиметрах от своего плеча, размотал отчет. А когда обернулся - не почувствовал ни малейшего следа пребывания Какаши.

Плечо неприятно зудело - инфекция. Ранивший его кунай был старым, неравномерно покрытым слоем ржавчины. Хатаке не часто в жизни видел такие: одна из граней, прорезавших плечо шиноби, была не привычно гладкой, а зубчатой. Такие кунаи лучше и жестче рвали мясо - возможно, его использовали для свежевания добычи или, скорее всего, рыбы. Впрочем, кунай был самодельным, массово такие не изготовляют - слишком сильно портилась балансировка. Какаши хмыкнул от неприятных воспоминаний - не увернулся, словно генин какой. Вымотался.

Нукекинов было двое. Протекторов они не носили, но были нетрудно догадаться, откуда такая спешка: обветрившаяся кожа лица, неровная линия загара, красно-желтая пыль, въевшаяся в складки одежды. Суна. Беглые шиноби - рядовое дело, но из песков в последнее время перебежчиков было много - начиная от чунинов. Эти, впрочем, были не ниже спец-джонинов. Судя по тому, что Казекаге с места не сдернулся, было ясно, что случай не из ряда вон выходящий. Через пару месяцев об этих двоих и думать забудут.
- В последнее время от Гаары немало шиноби сбежало, - Какаши переводил дух, размышляя над телом убитого преступника, - может, смена режима? Цунаде будет о чем подумать.

Нукенины были не промах, но Какаши все равно не достали - ни техниками, ни оружием, насквозь пропитанным чакрой и ядом. После полумесячного общения с мечниками кровавого Тумана суновские джонины показались песчинками. Хатаке обтирал измазанный в крови кунай о жилет, все равно остро нуждающийся в стирке, когда будто бы со всех сторон раздался оглушающий свист. Джонин почувствовал, как уши закладывает.

- Яре-яре, - неопределенно высказался Какаши, через полминуты обнаружив источник шума, - Вас было слышно даже в Суне, нет теперь необходимости докладываться Казекаге, Ирука-сенсей.
Доложив о ситуации, Какаши удивленно вскинул брови, когда Ирука вдруг спросил о ранении. Хатаке скользнул равнодушным взглядом по грязноватым бинтам, на поверхности которых цвели влажные красные пятна.
- Разошлись, - угрюмо подытожил Какаши, но вслух лишь коротко отчитался:
- Старая рана. Все в порядке. Вы ведь не медик, Ирука-сенсей. Я загляну в больницу позже, мне.. - джонин еле удержался, чтобы не сказать, что ему лень, - нужно домой. Покормить кошку.
Ирука выглядел взволнованным, несколько крохотных прядей выбились из хвоста. У Какаши перед глазами вдруг все поплыло, тело безвольно накренилось в сторону. Кажется, все, что было у него в глазах - шрам, пересекающий переносицу Умино. В следующую секунду Хатаке уже твердо стоял на земле - неправдоподобно твердо, будто ноги вдруг стали свинцовыми - успел подставить ногу в сторону, удержал равновесие - довольно неловко, впрочем.
- Жарко сегодня, - Какаши широко распахнул единственный открытый глаз, когда вдруг услышал свой голос будто откуда-то издалека. Потер виски, стараясь выглядеть как можно более непринужденно. - Увидимся позже, Ирука-сенсей.

Несколько секунд Какаши нещадно мутило. Он вдруг осознал, что последний раз скудо-бедно принимал пищу уже больше суток назад. Впрочем, джонин не был уверен, что именно стало причиной внезапного помутнения - голод, не вовремя давший о себе знать, или же приторная забота Ируки, слова которого Какаши воспринимал через одно - так много, казалось, говорил учитель не по существу. Хатаке хотел поскорее оказаться дома, в своей холостяцкой обители, выпить стакан воды, наспех что-нибудь съесть - если осталось что-то пригодное - скинуть с себя грязное тряпье, смыть дорожную пыль и улечься на футон, который, кажется, он так и не успел убрать в шкаф перед своим уходом. Но больше всего он хотел оказаться в одиночестве. В тишине.
Дом родной, по всей видимости, Какаши увидит еще не скоро - смыться с глаз надоедливого чуунина не предоставлялось возможным. Почему-то все, что говорил Ирука, приводило Какаши в бессильное бешенство. Ему нечего было ответить, он действительно признался самому себе, что помощь ему необходима, но принимать ее от Умино? Который, кажется, и сам не был рад внезапно свалившейся на голову проблеме в виде небоеспособного джонина. Хатаке чувствовал себя балластом, и это ощущение нисколько ему не нравилось. И каждый раз, когда Умино тыкал этим ему в лицо, как нашкодившему котенку, Какаши хотелось пропустить через экзаменатора разряд Чидори.
Подобно Паккуну и другим собакам из его стаи, Какаши ненавидел жару. Даже находясь в нормальном физическом состоянии, светловолосый джонин всегда был донельзя раздражительным, когда приходилось иметь дело с конохской летней погодой. Воздух был влажным, липнувшим к коже, солнце не грело, а нещадно палило. Хатаке внезапно вспомнил Генму с его хитай-атэ и почувствовал острый укол зависти. Дышать через проклятую маску так и вообще было подобно пытке. Несколько раз, пробираясь сквозь чащу леса, он отталкивался от попадающихся на пути деревьев, один раз, пока Ирука проделывал непонятные махинации со своими волосами, он даже дал себе передышку, остановился, облокотившись рукой о крепкое лиственное дерево. Оставалось лишь надеяться, что он не шаркает по всему лесу, а наоборот, двигается по максимуму бесшумно, и Ирука не подозревает, что Какаши слаб настолько, что еле передвигает ногами.
Когда линия леса осталась позади, и двое шиноби вышли в город, Хатаке с неприязнью понял, что сейчас ему придется пережить худшие минуты за этот и без того невероятно растянувшийся день. В городе всегда было жарче, нежели на природе - в Конохе же, казалось, плавился даже асфальт. На улицах никого не было - неудивительно, сознательные люди в такое время обмахиваются газетами и сетуют на жару, попивая холодный чай в уютном домашнем кресле.
Хатаке понял, насколько расфокусировано его сознание, когда попытался вспомнить, какой именно дорогой они дошли до дома Ируки. Все улицы и переулки сливались в один большой путь, который они наконец-таки преодолели. Пока Ирука открывал дверь, Хатаке уже без стеснения стоял, облокотившись всем весом на стену. В квартиру же джонин разве что не ввалился раньше самого хозяина.
- Уютно, - пробурчал Какаши, смотря себе под ноги. Коврик у двери действительно казался не менее уютным, чем самый роскошный футон - Хатаке поймал себя на шальной мысли улечься прямо здесь, свернувшись колачиком, но стремительно одернул себя. Он все-таки был не дома - а значит, не в безопасности. Он чувствовал рядом чье-то присутствие, поэтому полностью расслабиться не мог. Наверное, стоящий за спиной Ирука был единственной причиной, по которой Какаши еще не отключился полностью.
Церемониться Хатаке не стал. Резким движением расстегнул жилет, разве что не сорвав молнию, бросил его себе под ноги, особо не заботясь о том, как к этому отнесется хозяин, и медленно, но без посторонней помощи стянул с себя резко пахнущую потом водолазку с отсутствующим левым рукавом. Он был безжалостно оторван еще в Скрытом Тумане - и там же оставлен. Методично разматывая бинты, Какаши на несколько минут потерял следы присутствия Умино. Удивился, когда под последними слоями бинты были покрыты не красными, а темными бурыми пятнами. Рана была влажная - это Какаши понял еще до того, как окончательно оторвал последний кусочек бинта. Сделал он это со странной легкостью - лишь кое-где зажившая и засохшая корочка неприятно оторвалась, прилипнув к марле. Эти места моментально начали кровоточить.
На весь коридор раздался отвратительный запах гниения. Кое-где нитки разошлись, все еще держащиеся швы лишь стягивали сильно опухшие края гноящейся раны.
- Блять, - безэмоционально резюмировал Какаши, тупо уставившись на отвратительную рану, еще несколько дней назад прекрасно себе заживающую. Судя по всему, инфекция. - Никакой больницы. Либо помоги мне здесь, либо прекрати делать вид, что тебя заботит мое состояние. Я бы справился и сам.
Какаши, в общем-то, было не до шуток. Он даже не стал утруждать себя вежливым обращением к учителю; в конце-концов, тот сам навязался. В прохладе темного помещения - кажется, в такую жару Ирука тоже предпочитал находиться в полутьме - он почувствовал себя несколько лучше. Лучше настолько, чтобы понять, что при наихудшем раскладе он может лишиться руки. В госпитале его накачают успокоительными, или, того хуже, он сам отключится, интуитивно почувствовав себя в безопасности. Очнуться без руки ему не хотелось. Какаши вдруг почему-то вспомнил уродливую обожженную часть Райдо.
От резкого запаха и воспоминаний его опять начало мутить.

На долю секунды Хатаке испугался – не за себя, но за Ируку. Увидев в руках чуунина флакон с обеззараживающим средством, он мысленно содрогнулся, как собака, увидевшая палку, которой ее однажды избили. Он в полной мере предвосхитил ту боль, которую еще только предстояло стерпеть, и понимал, что эту боль ему будет причинять не кто иной, как Ирука. Хатаке, изможденный и выжатый до последней капли, руководствовался оголившимися инстинктами: инстинкты же всегда направлены на то, чтобы избежать боли – инстинкт самовыживания не предполагал наличия глубинного здравого смысла. Джонин был готов сдохнуть, как собака, забившись в угол, отчаянно лязгая зубами и никого не подпуская к себе и своим кровоточащим ранам.
Какаши, пожалуй, выглядел нелепо – с голым торсом и в маске, немного съехавшей со щеки. Сквозь всю боль и изнеможение, Хатаке все же на мгновение почувствовал смущение, вылившееся в неравномерный румянец на осунувшихся скулах. Хотя ему, впрочем, нечего было смущаться: даже покрытый дорожной пылью, которая, казалось, намертво въелась в огрубевшую кожу, он все еще был в надлежащей форме. Он исхудал за последние несколько недель – кожа туго натянулась на стальных мышцах, создавая эффектный рельеф в сочетании с выступающими синеватыми нитями вен. Штаны с него, впрочем, разве что не спадали – держались на вызывающе выпирающих тазовых костях.
За долю секунды до соприкосновения раны с дезинфицирующей жидкостью Какаши будто бы куда-то провалился. Было впечатление, что он медленно тонет, в то время как вся боль осталась где-то на поверхности – она доходила до него отголосками, не в полной мере, тем сильнее сдавливая виски, чем глубже он проникал за пределы своего сознания. Он дернулся лишь единожды, в самом начале, потом же сидел перед Ирукой, сложно неживой, с помутневшим взглядом и отсутствующим выражением лица. Что-то подобное Хатаке уже испытывал раньше – это не болевой шок, это не обморок – просто уход от боли куда-то в бессознательное. И хорошо, что его бессознательное не сочло Ирука угрозой, потому что, в таком случае, он бы очнулся, увидев пред собой тело со свернутой шеей. Какаши на секунду представил себе Ируку, лежащего на полу в собственной квартире – шея изогнута под отвратительно неестественным углом, шелковистые темные волосы хаотично растрепаны по лицу.
Когда боль наконец начала утихать, Какаши сморгнул, зажмурившись. Посчитал до трех и широко распахнул единственный темно-серый глаз. Медленно подошел к окну, тяжело дыша, и задвинул показавшиеся тяжелыми шторы, не пропуская больше солнечный свет. Когда в глазах наконец-таки перестали плясать цветные пятна, Хатаке уверенным шагом направился в ванну.
По отношению к Ируке он все еще проявлял полное безразличие, будто его здесь и не было вовсе.
В ванне не оказалось щеколды, ручка также не выдавала никаких признаков того, что здесь можно было бы закрыться и полностью уединиться с самим собой.
Обреченно сняв штаны и белье, стараясь совершать по минимуму телодвижений, Какаши хотел было помочиться, когда вдруг понял, что тяжесть в штанах, мешающая ему наконец-таки сконцентрироваться на чем-то одном – не что иное, как самый обычный стояк. Хатаке где-то читал, что иногда эрекция возникает естественным образом, механическим отголоском на сильную боль – но ему, черт возьми, трахаться хотелось ну в самую последнюю очередь. Сейчас он просто хотел облегчить до краев наполненный мочевой пузырь, но сделать это в таком состоянии он, очевидно, не мог.
Чудом забравшись в ванну и присев на бортик, Хатаке включил воду, пытаясь отрегулировать ее поток. Прохладная вода была бы сейчас наиболее предпочтительной, но из холодного крана текла горячая вода, в то время как из горячего – еле-еле теплая. Какаши почувствовал, что у него нет сил даже на то, чтобы банально разозлиться на глупую технологию. Когда вода стала более-менее приличной, Хатаке предпринял удачную неуклюжую попытку встать. Руки были словно ватные. Левую, забинтованную, он держал над собой – и это требовало колоссальных усилий. Облокотившись левым боком о стену, Какаши взял в правую руку шланг от душа и ей же переключил режим. Вода из лейки брызнула резко и мощным напором, Хатаке, сколько не от неожиданности, столько чисто от физического недостатка сил успешно выронил ее из рук. Лейка упала ему в ноги, горячая – какого черта опять горячая, если секунду назад из крана текла почти ледяная? – вода мощным напором била ему в лицо, попадала на забинтованную руку, на ногах моментально остались несерьезные красные ожоги, проходящие через несколько секунд после появления. Какаши, пытаясь нагнуться за душем, громко выругался, смахнул локтем стеклянную мыльницу, приделанную к стене каким-то дальновидным идиотом, поскользнулся и чуть не упал. Словом, планировал сделать все как можно тише, в итоге же шипел проклятия, пытаясь совладать с треклятым душем. Ему тут же вспомнилась его личная душевая кабина с циркулирующей системой – и тут же вспомнился Ирука, который вполне мог на шум прибежать и которому, к слову, эта чертова душевая система и принадлежала. 
- Неужели так сложно починить смеситель? – буркнул Какаши, услышав приближающееся шаги. Водные процедуры немного привели джонина в чувства, и он вдруг понял, за секунду до того, как дверь в душевую открылась, и Ирука показался с чистым полотенцем, что он стоит совершенно голый, что на нем все еще дебильная маска, что он замочил бинты и их, скорее всего, придется перевязываться, и, последний штрих – что у него – все еще, блять? – вполне однозначный стояк, который уже начал приносить физические неудобства.

Почему-то Хатаке ощутил смущение лишь на несколько мучительных секунд – после же это чувство сменилось куда более странным. Стоило Ируке наговорить едва разборчивой ерунды и в спешке прикрыть за собой дверь, как джонин понял, что успел запомнить смущенное лицо учителя практически до мельчайших подробностей: несколько капель воды на щеке от злополучного душа, нежный румянец на щеках, растрепанные пряди – видимо, Ирука в спешке переплетал хвост. Особенно ярко в память врезался шрам, сильно выделяющейся на заалевшем лице. Какаши также подметил, что хитай и жилет его нежеланный спаситель снял, оставшись в штатских штанах и водолазке, которую тут же забрызгало водой. Наверное, водолазка сейчас неприятно липнет к голому телу Ируки, обрисовывая рельеф мышц.
Какаши размял шею, стараясь переменить направление своих мыслей. Взял кусок мыла в здоровую руку, начал остервенело стирать въевшуюся в кожу грязь вперемешку с кровью. 
Но из головы упорно не желал выходить этот дикий взгляд – растерянный, смущенный. Какаши никогда не видел Ируку, настолько потерявшим лицо, а колебания его чакры, которую тот перестал контролировать от неожиданности, почувствовал бы даже генин. Хатаке на долю секунды показалось, что в цепких карих глазах чуунина промелькнула заинтересованность, но он тут же отогнал эту мысль. Сознание все еще было поддернуто мутной пеленой – мало ли, что может привидеться человеку в такой момент.
В момент, когда у тебя стоит крепче кремня.
Реакции у легендарного джонина были настолько притуплены, что, когда Умино вошел в ванну, он инстинктивно полностью обернулся к вошедшему, вместо того, чтобы хоть как-то скрыть свои некоторые неудобства.
Когда Ирука вышел, предварительно настроив душ, и Хатаке осознал, что тот, вообще-то, посоветовал - чуть ли не приказал! - ему заканчивать быстрее, у него перехватило дыхание. А глаза от возбуждения застили мутные пляшущие пятна.
Воду, назло себе самому, Какаши опять решил сделать прохладной. А учитывая, что с водой у Ируки в доме творилась какая-то магия, она моментально стала обжигающе ледяной. Хатаке смог выдержать это добровольное самоистязание от силы секунд двадцать, мучительно провожая каждую, и после этого стремительно выключил воду, тряхнув мокрыми волосами, словно большая собака.
Замотавшись в полотенце, Хатаке аккуратно вылез из ванной, стараясь поменьше опираться на больную руку. Один черт – нужно будет перевязать насквозь промокшие бинты, к чему Хатаке был совершенно не готов. Все, на что он был способен – завалиться в кровать прямо так, наплевав на мокрое полотенце, тугое обтягивающие бедра, на мокрые волосы и мокрые бинты, даже наплевав на стояк. От которого, кажется – спасибо всему сущему! – наконец-таки начала отливать кровь. Через минуту размеренного дыхания – а Какаши просто стоял и дышал, запрокинув голову вверх – у джонина даже получилось успешно отлить, из-за чего он совсем обмяк. Какаши обмяк, то есть. Ну и все прилегающее – тоже.
Наверное, в этот момент Хатаке был близок к тому, чтобы познать дзен.
Выйдя в узенький коридор, Какаши на несколько секунд остановился, упершись взглядом в фотографию на стене: Ирука-сенсей с улыбкой в тридцать два зуба и его выпускной класс. Тот самый выпуск, в котором больше всех отличился Лис – то есть, Наруто, конечно. Пора перестать называть его Девятихвостым, он вполне доказал, что умеет контролировать своего биджу.
Хатаке уткнулся лбом в стену рядом с фотографией. Закрыл глаза, сделал глубокий вздох.
Зачем же он так влип? Зачем вообще согласился идти сюда? Идти – за ним?
В Ируке не было ничего, что Хатаке обычно ценил в мужчинах. В нем, скорее, было больше от того, что он ценил в женщинах – и это, пожалуй, даже звучит оскорбительно. Но, несмотря на все, Какаши не был готов соврать себе, что в душевых приключениях было виновато просто длительное воздержание. Полтора месяца на миссии без секса – это, конечно, не слишком приятно, учитывая, что Какаши привык ни в чем себе не отказывать, но не настолько же мучительно, чтобы у него встал на Ируку-сенсея. Добродушного улыбающегося чунина-простачка, который не струсил не только привести к себе домой истощенного смертельно-опасного джонина, но и обработать его раны. И, судя по запаху, Умино был победно близок к тому, чтобы еще и теплым ужином Какаши накормить.
- Я веду себя, как скотина, - Хатаке, все еще прилипший к стене, тихо ударился об нее лбом, - Твою же мать.
Собственно, нет ничего удивительного в том, что Ирука, вышедший на шум, застал Какаши именно в таком положении – бьющимся лбом об стену. Замечательно. Выше всяких похвал.
- Он думает, что я тронулся, - джонин наигранно улыбнулся и проверил, крепко ли полотенце сидит на бедрах, - Теперь сможет смело рассказывать своим друзьями, какие мы, джонины, наглухо все ебанутые. Нужно рассказать Генме. Этот - оценит. И будет лучше, если Райдо поблизости не окажется.
- Ирука-сенсей, - Какаши склонил голову вбок, прервав свои размышления под назойливым взглядом учителя, - найдется лишняя форма? Боюсь, если я покину ваш дом без штанов - по Конохе поползут слухи.

Какаши ровным счетом не любил как принимать малознакомых гостей, так и находиться у малознакомых людей в гостях. Не то чтобы их с Ирукой можно было назвать малознакомыми – они оба учат (учили, если брать в расчет, что его все-таки забрал Джирайя) Наруто, Какаши частенько сдает отчеты именно Умино, выделяя его из всех чунинов за иммунитет к свое почерку, но дальше официального знакомства и вынужденного рабочего общения дело никогда не заходило. Хатаке не то чтобы не казалось, что Ирука симпатичный – он просто в принципе никогда не смотрел на него с такой стороны. Правильность Ируки пресекала любую мысль об этом в зародыше. В военных деревнях приняты в норму многие вещи, которые так или иначе стараются не афишировать, но какова вероятность того, что школьный учитель, правильный до мозга костей, предпочитает в кровати мужчин? Хатаке вообще не был уверен, что Ирука кого-либо предпочитает – до сегодняшнего момента он, наверное, считал, что Умино – бесполое существо. Или как объяснить тот факт, что он еще не затащил в койку очаровательно смущающегося симпатичного паренька? Когда ты шиноби, не стремящийся к продолжению рода, как, например, Нара, твоя единственная цель помимо крови и войны – секс.
- Так какого, собственно, черта, у меня встает на него только сейчас, а не тогда, когда мы только… а когда мы вообще?..
Хатаке вдруг понял, что абсолютно не помнит момент, когда они с Ирукой заимели знакомство. Спрашивать об этом, пожалуй, было бы грубо в данных условиях, поэтому Хатаке сделал зарубку в памяти как-нибудь поинтересоваться. Как-нибудь потом.
В хозяйской спальне было так же уныло, как и в остальной части квартиры. В том, что Ирука – мужик, все-таки можно не сомневаться. Все выглядело почти так же, как и в собственной квартире Хатаке.
В шкафу же Какаши не нашел толком ничего, что смог бы без стеснения на себя натянуть. Зато на одной из вешалок Хатаке обнаружил голубенький халат – ну, все лучше, чем сидеть за столом полуголым. После того, как Какаши подпоясал свое новое одеяние, он произвел небольшой марш-бросок по квартире, собирая свою одежду. После – засунул не слишком приятные глазу тряпки в стиральную машину. Оценил масштаб трагедии – час на стирку, час на сушку. Торчать ему еще здесь как минимум два часа.
Решив вопрос с одеждой более, чем полностью, Хатаке направился прямиком на кухню. И обомлел, когда перед ним престал Ирука в фартучке, разливающий саке по стопкам. Какащи явно зря уговаривал себя пять минут назад прекратить быть свиньей, потому что он тут же сказал первое, что пришло на ум:
- Ирука-сенсей, у нас... свидание?
Сказал – и тут же прикусил язык. И рассмеялся, пытаясь обличить все в шутку. Ибо изначально это и было шуткой, но смешно не звучало.. совсем, что греха таить.
- Я наткнулся в шкафу на футболку с дельфином. Никогда вас в ней не видел. Подарок Наруто?
- Ты его вообще в гражданском ни разу не видел, что ты мелишь?
Еда, на самом-то деле, выглядела… съедобной. И запах был очень многообещающий. Поэтому Какаши, не долго думая, стянул таки маску с лица, намереваясь съесть все, что было предложено.